Это было в середине девяностых. Социализм был в руинах, а заброшенные в Армению зерна капитализма еще не взошли. Но уже зачастили зловредные туристы из гегемона противоборству-ющего лагеря. Я еще тогда, даже будучи неопытным туроператором, начал догадываться, зачем американцы мельтешат по свету в качестве туристов. Это они самоутверждаются и самоутверждают свою синтезированную на индейском геноциде страну. Как что – “Оу, а вот у нас…” А как же! Ведь в середине девяностых они были на самом пике! Негров уже не линчевали, но еще не догадывались, что в Белом доме рассядется черная семейка. И финансовый кризис еще только засевался их хитроумными политиками в жирную почву глобального американского благоденствия. Так что подержанные американские мистеры со своими ледями выпендривались по всему миру с камерами на боку и без устали дивились неамериканским аномалиям. Как что – “Оу, а вот у нас…”. А у вас огонь погас! Это я со всей твердостью могу заявить сегодня. А тогда, по неопытности, еще тушевался. Но довелось мне в те тяжелые для нас годы сводить группу американских туристок на наш базар. Полюбоваться на экзотику и сделать покупки. И это круто изменило мое отношение к посланникам девицы с факелом вместо трезубца.
Наш базар – это не только Восточный базар, он еще и Западный. Это не Кандагар и не Марк со Спенсером, а всë сразу. Потому что Армения – это колыбель любой цивилизации, как во всех серьезных английских книжках написано. Но даже если вы ученых книжек не читали, то пожалуйте на наш базар – и всë станет понятно и безо всяких ученых степеней.Тут не только все мыслимые и немыслимые плоды и корни земли, обогретые живородящим солнцем. Тут и нравы, замешенные на этой роскоши и озвученные не менее роскошным языком. А изучение языка нужно начинать не в холодной аудитории, а на солнечном базаре, уж вы поверьте.
Так вот, приперся я со своими америкэн туристками на базар, и они п–о–о–ошли фланировать по рядам, фотографироваться со всеми продавцами на фоне пирамид из плодов и сухофруктов. При этом американки бесконечно спрашивали и записывали названия всего этого добра на армянском, заглядывали в карманный словарик и сравнивали лингвистическое многообразие с английским переводом. В словариках–то – сплошь разноводности “бэрри”, а у нас, хоть у каждой ягоды и фрукта – свое собственное логическое название, всë равно – берри, брат, берри: для гостя не жалко! Но я–то понимаю, что языковая экспедиция – научное прикрытие наглой обжираловки. Постоит, поспрашивает, позаписывает и цоп – абрикос в рот:
– Оу, как вкусно! – Цоп – еще. – А можно, я вас сфотографирую с вашим товаром? В Америке буду показывать.
– Конечно, можно, – радуются заграничному вниманию торговки, – вы еще этот попробуйте, сама сухофрукты готовила, по рецепту бабушкиной свекрови…
Американка цоп – сухофрукт в рот, вжик – камерой натюрморт на прилавке, – и по–о–о–ошла дальше, подрыгивая дисбактериозной задницей. И пробует, пробует без зазрения того, чего у капиталистов просто не может быть.
К сведению иностранцев и приравненным к ним по степени неосведомленности, должен сказать, что главное средство массо-вой информации на базаре – это шепот по рядам. Информация доставляется мгновенно и безошибочно. Когда слух об окамеро-ванных халявщицах в сопровождении местного дуболома достиг ушей всего рыночного контингента, степень дружелюб-ности ответов на “Оу!” между цопами несколько снизилась. Интерна-ционалистские настроения улетучились настолько, что завидев нашу интуристовскую кавалькаду, торговки принимались деловито прикрывать товар чистыми тряпицами и инсценировать завершение рабочего дня. А холодок в глазах бизнес–крестьянок был настолько красноречив, что врубились даже толстокожие американки. Так что наиболее совестливая из них решилась купить килограмм чучхела, что обалденно вкусно и полезно всем мужчинам мира, потому что это не что–нибудь, а нанизанные на суровую нитку орехи, обмакнутые в натуральный виноградный сок с мучным затвердителем. Словом, это наша армянская виагра, о чем американка не могла догадаться по той простой причине, что у нас даже лекарства вкуснее их деликатесов.
И вот – сцена: стоит тощая туристка из самой богатой страны, но с голодным взглядом, а напротив – наша улыбчивая труженица села с размерами – легче перепрыгнуть, чем обойти. Любовно отрубила ножом кусок колбаски, взвесила, свернула рулоном, разложила в полиэтиленовом мешочке, протянула:
– Кушайте на здоровье!
– Оу, тэнкс, – вяло так отвечает американка и всë роется в своей сумке.
– Да разве ж это дорого? – обижается торговка и поджимает губы.
– Вы, мамаша, ее не так поняли, – вступаюсь я за свою туристку, – “тэнк” по–ихнему – это “спасибо”, а не “дорого”, как по–армянски.
– Слыхала? – смеется торговка, обращаясь к соседке по прилавку, – у них наше “нет ничего дешевле дорогого” превращается в “нет ничего дешевле “спасиба”! – А сама внима-тельно следит за суетой рук американки.
Наконец, американка извлекла длань из бумажника, и в ней оказались не вечнозеленые доллары, не наша высокохудо-жественная, но пустопорожняя валюта, и даже не рашэн мани. В ней торчала пластиковая кредитка! Но не простая, а золотая.
Крестьянка на всякий случай вытерла руки о передник, осторожно взяла кредитку двумя пальцами, осмотрела с обеих сторон и не найдя ответа на витавший в воздухе вопрос, уставилась сперва на американку, потом на меня.
– Что это такое?!
– Кредитка, – коротко объяснил я, мысленно проваливаясь сквозь рыночную землю.
Представительница сельского бизнеса понимающе кивнула, но растерянные глаза выдали ее с головой:
– Это что – подарок мне?
– Ну, не совсем. Это – карта такая. Виза голд.
– Нет, ты смотри, а, – обрадовалась торговка и растерянно обернулась к соседке, – эта хорошая женщина мне визу посылает в Америку… Золотую…
– Да нет, – вяло встрял я, – “виза голд” – это название платежного средства. Это, в принципе, – деньги.
– Ааа… – тетка начала вникать и разочарованно взялась за нож, – А сколько отрезать–то? На глаз, что ли? – и замахнулась на полосу кредитки, где красовалась подпись американки. Тоненькие линии под фамилией вполне могли послужить единицами отсчета отрубов.
Американка громко икнула и стала медленно оседать костлявым задом на цементный пол отечественного рынка.
– Вай, мама джан, – оторопела торговка и бросилась на помощь гостье с ножом наперевес.
Та дико заголосила, и я понял, что пора кончать с индефферентным наблюдением за коммерческими авантюрами гостей древней столицы. После обильного окропления интуристки из бутылочки с живительной родниковой водой, которая течет в Ереване из любого водопроводного крана, американка пришла в себя.
– На вот, держи. Подарок. Настоящий подарок, поняла меня? – торговка махала у нее перед носом прозрачным полиэтиленовым пакетом с чучхелом и девственной кредитной картой. И американка уцепилась за него, как за свою капиталистическую систему.
– Оу, тэнк ю, – пролепетала она подсевшим от стресса голосом, и крестьянская бизнес–вуман местного розлива заколы-халась в смехе всем своим могучим телом:
– Да уж, нет ничего дороже, чем ваше “спасибо”…
А я был горд за нашу представительницу сельского бизнеса. Ей не здесь стоять у прилавка, а переговоры вести в правительстве с международными финансовыми структурами. Она ведь их насквозь видит, сквозь все золотые карточки. Но всë равно остается нашим человеком, за которого не стыдно, – на каком важном посту ни поставь. Даже на базаре, где фланируют в поисках поживы жлобы–капиталисты. Я бы вообще наших министров сперва отправлял с испытательным сроком на базар – набираться иммунитета к западным гостям родины. А уж потом – в правительство, в пасть к международным финансовым структурам… Должно помочь.