Уж и не знаю, почему Хемингуей считал, что Париж – это праздник, который всегда с тобой. Где его всегда можно носить с собой – этот праздник? В заднем кармане? В дипломате? В душе – с ударением на последней гласной? Почему это невозможно, я вам чуть позже расскажу, друзья мои. А пока вопрос: зачем Хемингуей жил на Кубе? И даже устроил там последний праздник, выстрелив в себя из ружья, рассчитанного на крокодилов? Раз уж для него вечным праздником был Париж, то и жил бы там, где–нибудь в Латинском квартале. А на Кубе стрелялся бы Баттиста или кто там это больше заслужил. Так нет же.
Хотя возможно, что великий американец просто отдал должное традиции. Ведь о Париже писали, пишут и еще напишут все знаменитые и слегка известные беллетристы и поэты, а также их брат–графоман. А еще добавьте сюда туристов, наводняющих информационный эфир после поездки в Париж своими письмами с восклицательными знаками. Но Парижу, видимо, этого мало. Он требует новых ротозеев, новых фанатов и новых гениальных цитат в его честь. И каждый причастившийся к этому давно отработавшему капищу культуры обязан помнить и веровать, что Париж – не Улан Батор и не Кривой Рог. Одно неправильное или даже неправильно понятое замечание может погубить твою литературную карьеру или образ интеллигента навсегда. С Парижем не шутят. Нужно о нем писать как о красавице бальзаковского возраста – утонченной, нежной, с характером. Тут к имени собственному нужно присобачивать прилагательное только как комплимент, а каждый глагол обязан стать попыткой прикоснуться к длани его сиятельства Парижа с вензелем на белой кружевной перчатке. Но вот вопрос: Париж вне лингвистики – это Он или Она? Мнения расходятся.
А суровая правда такова: Париж – аттракцион, загла-тывающий твою энергию, как игровой автомат – жетоны. Это не Флоренция или Барселона, где каждый приезжий ощущает любовь, с которой город созидался, любовь вообще и любовь города к тебе, хотя ты ему и неизвестен. Париж ничего не отдает, а только отбирает: деньги, время и иллюзии. И сейчас расскажу, почему.
Было мне отведено командировочным предписанием три дня в Париже и три дня в Амстердаме. Прилетел я в Париж днем. В аэропорту встретила представительница сотрудничающей компании, старая знакомая. И мы помчались по трассе до самого Парижа. Ну помчались – это здорово сказано: на деле–то мы ползли на скорости 20 км в час из–за пробок на дорогах. Сразу поднялись к базилике Sacré–Cœur.[1] Если бы я не родился и не прожил всю жизнь в стране, где храмы аналогичного архитектурного стиля – на каждом шагу, и сохранившиеся датируются V–XIII веками и далее, то эта базилика XIX столетия произвела бы на меня неизгладимое впечатление. Но зато это – Париж! И рядом – Монмартр, где в свое время собиралась артистическая богема от Тулуза–Лотрека до папы Жана Марэ! Сейчас, конечно, об этом накале культуры напоминают только громкие названия кафе и овеянные временем сплетни.
Зашли в одно из таких, уселись за крошечным столиком, по соседству с которым расположилась тройка задумчивых туркменов. Моя опытная провожатая заказала для нас луковый суп с сыром, на второе – moules, pommes fritеs et bière blonde[2], на десерт – crème–brûlée[3], с корочкой, как полагается. Туркмены доверчиво повторили заказ. Блюда действительно были вкусными, так что мы не ударили в грязь лицом перед братским народом. Но в конце трапезы на оба столика принесли сыр, и туркмены осуждающе закачали головами в каракулевых папахах.
– А где хлеб? – спрашиваю. У нас в Армении тоже сыр красуется на столе с начала и до конца, его просто не убирают. Но без хлеба?
Теперь уже официант осуждающе закачал головой.
Ладно, поехали в Notre Damme Des Paris. Никаких чувств. Только сопоставления с изложенным у Гюго и другими великими. Красиво? Очень. Духовно? Неа! Лично я никакой духовности не ощутил. Шик и история, история и шик, дальше – пшик! Поглазел, зажег свечи, как в наших храмах, вышел, закурил наконец, осмотрелся по сторонам. Вокруг снуют местные арабы и чернокожие, а еще – японские туристы. Ни одной Эсмеральды! Зато коз – прорва. Ну ни одной красивой девушки! Мимо прошла пара русских туристов, муж с женой. Муж споткнулся, выматерился и на одергивание жены – Это же Собор Парижской Богоматери! – резонно откликнулся:
– Понаставили тут ссссуки соборов под ногами, понимаешь… Людям негде ступать…
Мы долго сверяли с моей провожатой списки досто-примечательностей, которые следует посетить. И я всë думал, как бы это аккуратно намекнуть на главную достопримечательность – прекрасную половину. Дело в том, что есть у меня ноу–хау демографичекого знакомства со странами. Если женщины красивые и, извините за тафтологию, но очень актуальную, – женственные, то и мужчины, значит – что надо, да и народ в целом подлежит уважению. А если нет – то, сами понимаете… Так что панельные исследования местной женской породы проводить необходимо, хотя и не на панели: там всегда и везде работают иностранки.
Словом, я решился спросить у провожатой, а где же парижанки кучкуются.
– Ладно, поняла я тебя! Поедешь в квартал Cliché. Говорят, там их полным–полно.
– Кто говорит?
– Говорят… И всё!
Клишэ, значит… Звучит заманчиво: может, их штампуют там с клишэ эталонов французской красоты?
Заехал в гостиницу. Мой номер – на первом этаже и называется так же – premier étage. Все остальные номера – выше или ниже по лестнице, и только для меня – такой эксклюзив! Комната не просто маленькая, а кукольная какая–то: кровать низкая, стулья вроде бы с укороченными ножками, стол такой же. Даже душ и, извините, унитаз, кажутся какими–то иными. Неужели это и есть – парижский стандарт? Тут без поллитра, подумалось, не разберешься. Да и на фиг? Не в комнате сидеть я в Париж приехал, а погулять по городу и заодно отработать командировку! А поспать ползком да помыться вприсядку – ничего, наш брат–турагент и не такое видал. Зашел в душ, изогнулся, как гуттаперчевый мальчик в цирке, моюсь и всë думаю, не для цирка ли лилипутов придумана эта парижская гостиница?
Под благотворными струями парижского душа я так углубился в анализ местного гостиничного рынка, что не услышал стука в дверь. Выхожу в комнату, ероша полотенцем мокрые волосы на голове, – а там тетка стоит, толстая и уродливая, и пялится с ужасом и восторгом на всë моë остальное, не прикрытое полотенцем. Потом отступила назад и, перепутав весь иностранный словарный запас, выдохнула:
– Оh! Тhank you! Thank you![4]
На что я ответил пристойно и весьма адекватно:
– You are most welcome![5]
Признаться, была у меня где–то на отдаленной периферии сознания мечта застать в номере парижскую горничную: изящную, в белом фартучке и губками бантиком. А тут – страшная кикимора, если последние бывают толстыми! И напугана не столько моим стройным обликом, которого за долгую жизнь навидалась у себя в Тимбукту, сколько возможными послед-ствиями инцидента.
Дело в том, что по гостиничным правилам, перед тем, как применить свой мастер–ключ, а в простонародье – отмычку, персонал обязан сперва постучаться, потом прислушаться: а вдруг человек заснул и храпит? И лишь после этого принимать решение о проникновении. Смуглая парижанка так и поступила, надо полагать. Но на курсах повышения ее гостиничной квалификации храп, судя по всему, был упомянут, а вот звук водных струй в душе с ударением на первую гласную – нет. Так что она выметнулась из номера, приобретя специфический пепельный колер своего экзотического окраса. А я, крайне разочарованный немопассановским обликом дивы, оделся и поспешил убраться вон из своей кукольной комнаты на волю. Поехал на площадь Клишэ.
Должен вам сказать, друзья мои, что парижане – первооткрыватели самого верного средства от головной боли. У них на всех главных площадях столетиями стояли специальные устройства, которые решали эту проблему быстро и радикально. Устройство называлось гильотиной, и на Гревской площади, например, оно проработало без отдыха аж 500 лет. На площади Конкорд – поменьше. Но зато какие головы здесь поскатывались! От Людовика VI до самого Робеспьера, от Марии–Антуанетты до коварного Сен–Жюста! А я болтался по Парижу и думал: каково это жить в городе, где на каждом шагу – место публичных казней? И кто же меня в настоящий момент окружает: потомки палачей – или благодарной публики, собиравшейся поглазеть на эти представления смерти? Или из–за изгаженной кармы родословные линии у всех фигурантов прервались, и теперь в этом городе проживают исключительно понаехавшие в дальнейшем? И как вообще это Париж сумел отдекорировать былую славу кровавых расправ над своим же народом, преобразившись в символ европейской культуры? Есть о чем подумать.
Выйдя из метро, я побрел по бульвару Клишэ. Был еще день, и многочисленные секс–шопы, пип–шоу и другие секс–заведения без неоновой рекламы выглядели довольно невзрачно. В Ереване мне рассказывали, как активно ребята всех рас здесь будут зазывать на эротический массаж, предлагать посмотреть вживую секс и стриптиз всех рас, тянуть за рукав и сквернословить по–французски.
– Будь бдителен! – предупреждал меня приятель до поездки, – там можно польститься на грациозную блондинку, а потом обнаружить у нее все признаки мужского пола. Но лично со мной такого не случалось, мамой клянусь!
Взял карточку у одного зазывалы. На ней – изображение красавицы, по сравнению с которой все звезды киномира страшнее моей давешней горничной. Ну просто супер! К тому же текст гласит, что “с этой карточкой, и только сегодня, вход бесплатный”, и что у них – самые–самые красивые девушки Парижа. Так что ж тут думать? Я зашел. Уселся за центральным столиком, хотя мог бы выбрать любой: я оказался единственным посетителем. Час, наверное, не пиковый.
На сцене полным ходом шел стриптиз. Страшная тетка климактерического возраста изо всех сил старалась расправиться с железным прутом, который ей, должно, чудился последним бастионом крепости Ла–Рошель. Вялые груди болтались, как гвардейские знамена, но прут был несгибаем, как воля мушке-теров. И прилично измучившаяся пенсионерка удалилась с подиума, так и не получив хоть какие чаевые под трусики.
– Это для контраста с настоящей красавицей с визитки заведения, что сейчас выйдет, – подумал я, – специально заводят клиентуру…
Принесли меню. Я из приличия рассмотрел его. Самый дешевый напиток – пиво – 30 евро! Ну ладно, раз уж пришел, придется заказать. А стаканчик–то – такой, из какого мы дома водку пьем. Пригубил. И понял, что бабулька не только вокруг прута шустрила, но и нацеживала в свою климактерическую баночку то, принесли мне вместо пива. Причем, в точности той же температуры: 36,6! Ладно, отставил остывать. И тут ко мне подходит девица. Явно сестра предыдущей исполнительницы. Причем – старшая! Присела рядом и со страшной улыбкой осведомилась, как я живу вообще на белом свете. Расчет был на нейролингвистическое воздействие французской речи, которая действительно завораживает и может отключить бдительность визуального обзора. Но знание французского меня не подвело, и я на изысканном французском поинтересовался, не была ли она свидетелем смерти Марата?
В заведении работали целеустремленные кадры, и бабулька не сдалась:
– А ты не угостишь меня по этому поводу шампанским? – спросила она.
Даже если поводом была юбилейная тризна по Марату, компания для распития была неподходящая. К тому же меню свидетельствовало, что шампанское у них стоит от 100 за стаканчик и не менее 500 евро за бутылку. Фигушки!
– Мерси, – говорю, – но в наши с вами годы пора начинать остепеняться и не злоупотреблять шампанским…
– А ты молодо выглядишь, парниша, – бабулька прин-ципиально не заметила намека, – может – коктейль? У нас здесь волшебные коктейли. Я люблю, например, “Секс на пляже”…
– Да ну? – ухмыльнулся я, – а мой любимый фильм – “Мы и наши горы”. Тоже заводит.
– Вот как? А ты – симпатяга! Пойдем в комнаты? Я покажу тебе прелести моего горячего тела…
От одной только мысли, что она покажет свои прелести, мне стало хуже, чем от их пива. Но в этот момент на сцену вышла новая стриптизерша. Эта – вообще – лично варила Бальзаку кофе! Груди до пояса, трусики – не первой свежести. Куда катится Париж? Неужели это и есть праздник, который всегда с тобой? Да от него не то что на Кубу – в Лесото смоешься СПИД хватать! Может быть, эти девушки и есть те самые крокодилы, против которых вооружился бедняга Хем?
Надоедливая сотрудница благородного заведения удалилась от моего столика, и ко мне подошла другая. Из той же исторической серии, конечно.
– Привет, мон ами… Как поживаешь?
– Привет, Поживаю хорошо. Коктейль я тебе не куплю. Потому что я – туркмен. У нас сухой закон, понимаешь? И в заднюю комнату с тобой не пойду: Туркменбаши не велит.
Мучительно пытаясь переварить мой монолог, она встала и отошла куда–то – наверное, за толковым словарем туркменского языка.
Буду краток. Весь геронтологический центр кадров парижских панелей позапрошлого века, в который я по глупости угодил, по очереди наведывался к моему столику и уже из принципа пытался раскрутить хоть на что–нибудь. Но я продолжал жлобствовать, как Наполеон, разворовавший сокровища Египта. Под конец подошла ко мне их бандерша, или как их называют в Париже? Собственнолично, так сказать. Присела рядом и открытым текстом спросила, почему “мон шер ами” отсылает ее красавиц подальше?
Собрав в кулак всю свою политкорректность, я промямлил, что девушки на редкость хороши, но они мне не по вкусу. И вообще я пришел в расчете на ту, что изображена на визитке заведения.
– Ты правильно пришел, милый, это – я, – нашла она единственный выход из дипломатического тупика.
Я внимательно посмотрел на нее. Возможно, она не врала. Но в этом случае ее фотографировали как раз тогда, когда родители Шарля Азнавура садились на пароход, чтобы эмигрировать во Францию. Но визитка – это документ. Правда, сильно просроченный. Придраться не к чему. Опять экспл-уатировать образ грозного Туркменбаши, что ли? Совестно как–то…
Видимо, считав с моего лица мучительные попытки не ляпнуть гадость, парижская Мама Роза участливо спросила:
– Слушай, мон шер, а может ты – гей? У нас есть и парни по спецвызову! Тебе понравятся!
Тут я понял, что утоление жажды познания парижского общества в районе Клиши чревато. Чревато еще парой часов, угробленных на лицезрение родных сыновей гвардейцев кардинала и племянников Сен–Жюста. Момент истины настал.
– Так, мадам, – откликнулся я, не теряя чувства вежливости, – я, наверное, пойду. Я просто зашел попробовать ваше чудесное пиво. Вы нисколько не изменились с момента, когда вас фотографировали для этой визитки. Даже стали лучше, а Франсуаза Саган пошла в школу. Вы все – классные, но мне пора. Секс с малолетками не для меня. В другой раз, когда девочки подрастут. Еще увидимся. Оревуар!
Я заплатил 30 евро за то, что так и осталось в стаканчике, и 40 за сервис. Сервис, конечно, был на высоте! Тут ничего не скажешь.
И последующие поиски хорошеньких парижанок ни к чему не привели. Готов поклясться : в день моего приезда в Париж все они съехали оттуда! Наверное, по Парижу прошел слух, что из Еревана приезжает секс–террорист.
Даже на свадьбе, куда меня в тот же день затащили сердобольные коллеги из принимавшей компании, я не встретил ни одной красивой дамы, не то чтобы юной девушки. Правда, старушки были симпатичные, не в пример тем, что водились в Клиши.
Но свадьба была вкусная и в принципе веселая. Там вместо тостов бесконечно травили анекдоты. Я выслушал первый, второй, третий… Вообще–то до этого дня я полагал, что с чувством юмора у меня все в порядке. И веровал, что утонченные французы и чувство юмора имеют соответствующее. Но я сидел, как дубина, с дурацкой улыбкой на лице и в надежде, что вот–вот найду основание искренне рассмеяться. И не находил его. Может, я совсем дурак? Но тогда объясните мне, друзья мои, суть такого вот анекдота:
– Сидит муж дома один. А кошка все туда–сюда, туда–сюда. Муж терпит, терпит и вдруг хватает это прожорливое животное за шиворот и выбрасывает в открытое окно!
Рассказчик останавливается, победно оглядывает аудиторию, и она дружно взрывается смехом до слез и вообще хватается за животы. А я–то ждал продолжения! После десятого анекдота я подумал:
– Бедняга Хем! Готов поспорить, что он застрелился после долгих попыток разгадать тонкий юмор французских анекдотов…
Вернувшись в гостиницу, я не смог попасть в свой номер. На двери висела записка:
“Уважаемый месье,
Приносим свои извинения за неудобства. Номер на первом этаже расчитан на инвалидов. Но так как мы заметили, что Вы – не инвалид, то приняли решение поменять Вашу комнату на обыкновенный номер.
С комплиментами, администрция гостиницы”.
Впервые за день я долго и весело смеялся, и это был облегченный смех человека, сбросившего вековые оковы ложных представлений о Париже, парижанках и парижанах. И ничего в этом плохого нет. Я готов любить Париж таким, каким он является на самом деле, а не искать в нем отражение вековых заблуждений папаши–Хема и других великих. Здравствуй, Париж!
* * *
Методологическое отступление на тему французского юмора
Однако, вернемся к анекдоту. И так…
– Сидит муж дома один. А кошка все туда–сюда, туда–сюда. Чувак терпит, терпит и вдруг хватает это прожорливое животное за шиворот и выбрасывает в открытое окно!
Тут публика, кроме меня, естественно, хватается за животы и смеется аж до слез. После тринадцатого анекдота я подумал: “А вдруг это они меня разыгрывают! Вот приехал какой–то хрен недоросший из иностранной деревни… А давайте–ка покажем ему кто есть кто!” Но потом я все таки отказался от этой мысли. Ведь смеялись они от чистого сердца. Но после двадцатого я не вытерпел, взял слово и сказал:
– Спасибо, спасибо! Это, конечно, чрезвычайно смешно. Позвольте и я расскажу мой любимый французский анекдот. Значит так. Муж возвращается домой, заходит в лифт и вместо того, чтобы поднаться на свой 7–й этаж, по ошибке поднимается на 8–й!
Уже на последних нотах я сам начал смеяться. Причем совершенно искренне! От мысли, что сейчас будет! А ничего. Кое–кто слегка посмеялся, и всех делов. Опыт провалился. Нет, тут еще нужно подумать над смыслом французского тонкого юмора. Мне еще расти и расти…
После свадьбы мы долго ехали домой. В гостиницу, то есть. По дороге мой новый спутник (брат невесты) решил дать мне урок правильного применения фанцузских идиом в современном языке:
– Анекдот твой, конечно, классный. Но, пожалуйста, больше нигде его не рассказывай.
– Обещаю.
– Xорошо. А теперь послушай. Вообще французский язык – это язык дипломатии. Притом, женшина и мужчина говорят на французском по разному.
– Как это? – Удивился я.
– Смотри:
Французский язык для женшины
- Да = Нет
- Нет = Да
- Может быть = Нет
- Нам нужно… = Я хочу…
- Мне жаль. = Ты об этом пожалеешь.
- Нам нужно поговорить. = Ты в дерьме.
- Давай, сделай это! = Лучше бы ты это не делал!
- Делай что хочешь. = Ты за это ответишь потом и по полной.
- Нет, я не сержусь. = Ну конечно я сержусь, ты – идиот!
- Сегодня ты что–то очень внимательный. = Неужели секс – это все, о чем ты думаешь?
Французский язык для мужчины
- Я голоден. = Я голоден.
- Я хочу спать. = Я хочу спать.
- Я устал. = Я устал.
- Красивое платье! = Излишняя трата денег на шмотки.
- Мне скучно. = Xочешь заняться сексом сейчас?
- Я люблю тебя. = Давай займемся сексом.
- Потанцуем? = Давай займемся сексом.
- Можно я как–нибудь позвоню тебе? = Давай займемся сексом.
- Пойдем в кино? = Давай займемся сексом.
- Могу–ли я пригласить тебя на ужин? = Давай займемся сексом.
- Эти туфли не подходят к этому наряду. = Я – гей!
– Так что, дорогой мой друг, тут нужен особый подход, – закончил свою бесплатную лекцию мой попутчик.
А я курил и думал: да тут черт ногу сломит! К чему все это, если нет красивых баб? Затаились они все, что–ли?
– Нужно поискать… – посоветовал француз сквозь многоз-начную улыбку.
– Да пошел ты, – не удержался я. – Это они должны искать меня.
– Вот тут–то и твоя ошибка! Француженка никогда не сделает первый шаг.
Да… Французский юмор… Тонкий как бревно.
Потом как–то выдалась свободная минутка и я заскочил посмотреть на Мону Лизу. Это в Лувре, почти у входе. Очередь огроменная. Японцы стоят пачками. Я отложил в сторону все устои и приличия, которые знал, и локтями проложил себе дорогу к шедевру. Девица эта, значит, за стеклянной ширмой. Облить кислотой не удастся. Я быстренко достал фотоаппарат и, несмотря на все запрещающие вывески, сделал несколько фоток Джоконды. Затем попросил очумевшего японца увековечить Мону Лизу рядом со мной.
Осматривать Лувр дальше не было смысла. Это дело вообще не для меня. И я никогда не пойму зачем собирать столько произведений искусства в одном месте. Ведь невозможно сосредоточиться на одном! Лучше бы так – в одной комнате – один шедевр. Тогда можно бы пойти туда и полюбоваться. А так, для галочки, нет, это – не искусство и далеко не прикосновение к его духовным началам.
В последний день, буквально перед тем, как поехать на вокзал, я все–таки встретил одну красавицу. Но она оказалась сербкой. Я сделал ей наверно самый неожданный комплимент в ее жизни:
– Вы – самая красивая француженка, которую я встретил в Париже.
Она просияла и пригласила меня в кафе. Но увы, времени у меня абсолютно не было.
Сел я в такси и поехал в Gare Du Nord[6]. Скорый поезд в Амстердам тронется через пол часа, а я жутко не люблю делать вещи впопыхах в последнюю секунду.
[1] Базилика Святого Сердца (франц.).
[2] Мидии, картошка фри и светлое пиво (франц.).
[3] Крем–брюле (франц.).
[4] Oй! Спасибо! Спасибо! (англ.)
[5] Всегда пожалуйста! (англ.)
[6] Северный вокзал Парижа.